волна - близкая
Наша первая встреча не сулила ничего хорошего: глупая улица с грязными жалюзи на окнах, липкая влажность лета. Полупустые глаза: "Чужое, - заныло в груди. - Чужое и грязное". Он повел меня есть мороженое, потом потащил через какие-то развалюхи забытого богом района на море. Странная соленая лужа, песок и крики.
Прошел год, прежде чем все начало меняться. Мы стали много времени проводить вместе - каждый день, с раннего утра и, часто, до поздней ночи. Сначала мы только перебрасывались короткими фразами. Отрывками реальности он нет-нет да и напоминал мне кого-то родного и давно покинутого. Он качал меня на качелях и кутал в весеннюю траву в парке. Он укрывал меня в тени больших деревьев, окружал ручьями дождя и семенящими людьми с яркими зонтами, кружил весной у меня над головой, шуршал сухой листвой под ногами. Он притворялся, конечно. Он был совсем другим.
Он водил меня в странные театры. На современный балет. Он показывал мне вещи, которые я никогда прежде не видела. Он научил меня сидеть на полу в музеях, обрезать вороты у футболок и выдумывать наряды без гроша в кармане. Он первым угостил меня какао со взбитыми сливками в высокой чашке. Однажды я позволила себе сесть к нему на колени и подставить лицо солнцу. А ему только этого и надо было. С того дня я каждый день ждала часа, когда можно будет выбежать на площадь и растянуться на манящей земле.
Мы были вместе: он стал своим, привычным - и неожиданным одновременно. Я терялась в нем, не находя входов и выходов. Мне это нравилось. Мы надежно прятались друг в друге. Был даже один момент, когда я подумывала о том, чтобы жить вместе. Но почему-то решила, что не стоит.
Модничать он начал внезапно. Меня это поначалу обрадовало. Шутка ли - он надел красивую запонку на старую дедову рубашку, она переливалась на солнце и пахла хорошим дорогим кофе. Он стал приглашать меня в рестораны с экзотическими яствами и в бассейны с искрящейся водой. Одевался с лоском. Манерничал и ломался. Вместо теплоты появился блеск. Вместо глаз - широкий ассортимент масок. Теперь мне приходилось протискиваться в самые укромные закоулки его души, чтобы вновь встретиться с ним прежним и провести рукой по любимой щеке. Забытый богом район расцвел. Там почти не осталось домов с покосившимися крышами. Я с трудом находила их, а найдя, радовалась чуть не до слез, пока он крепко и молча прижимал меня к себе.
Когда мы остаемся одни, с него слетает спесь, а с меня - усталость, он становится настоящим и очень моим. Мы настолько близки, что ничего не должны говорить. Когда мы идем, наши дыхания сплетаются воедино, а цветущие цитрусы безбожно пьянят. Мой Тель-Авив. Задумываешься ли ты иногда, почему все затихает вокруг, когда мы чуть слышно шепчем друг другу на ухо старые сказки.
Прошел год, прежде чем все начало меняться. Мы стали много времени проводить вместе - каждый день, с раннего утра и, часто, до поздней ночи. Сначала мы только перебрасывались короткими фразами. Отрывками реальности он нет-нет да и напоминал мне кого-то родного и давно покинутого. Он качал меня на качелях и кутал в весеннюю траву в парке. Он укрывал меня в тени больших деревьев, окружал ручьями дождя и семенящими людьми с яркими зонтами, кружил весной у меня над головой, шуршал сухой листвой под ногами. Он притворялся, конечно. Он был совсем другим.
Он водил меня в странные театры. На современный балет. Он показывал мне вещи, которые я никогда прежде не видела. Он научил меня сидеть на полу в музеях, обрезать вороты у футболок и выдумывать наряды без гроша в кармане. Он первым угостил меня какао со взбитыми сливками в высокой чашке. Однажды я позволила себе сесть к нему на колени и подставить лицо солнцу. А ему только этого и надо было. С того дня я каждый день ждала часа, когда можно будет выбежать на площадь и растянуться на манящей земле.
Мы были вместе: он стал своим, привычным - и неожиданным одновременно. Я терялась в нем, не находя входов и выходов. Мне это нравилось. Мы надежно прятались друг в друге. Был даже один момент, когда я подумывала о том, чтобы жить вместе. Но почему-то решила, что не стоит.
Модничать он начал внезапно. Меня это поначалу обрадовало. Шутка ли - он надел красивую запонку на старую дедову рубашку, она переливалась на солнце и пахла хорошим дорогим кофе. Он стал приглашать меня в рестораны с экзотическими яствами и в бассейны с искрящейся водой. Одевался с лоском. Манерничал и ломался. Вместо теплоты появился блеск. Вместо глаз - широкий ассортимент масок. Теперь мне приходилось протискиваться в самые укромные закоулки его души, чтобы вновь встретиться с ним прежним и провести рукой по любимой щеке. Забытый богом район расцвел. Там почти не осталось домов с покосившимися крышами. Я с трудом находила их, а найдя, радовалась чуть не до слез, пока он крепко и молча прижимал меня к себе.
Когда мы остаемся одни, с него слетает спесь, а с меня - усталость, он становится настоящим и очень моим. Мы настолько близки, что ничего не должны говорить. Когда мы идем, наши дыхания сплетаются воедино, а цветущие цитрусы безбожно пьянят. Мой Тель-Авив. Задумываешься ли ты иногда, почему все затихает вокруг, когда мы чуть слышно шепчем друг другу на ухо старые сказки.