саша
В проходном дворе стояла котельная и большие мусорные баки. Крыша котельной было первое, что я видела, просыпаясь каждое утро. Лежа в постели, я смотрела через окно на эту крышу, чернеющую на фоне неба, и прикидывала, какая будет сегодня погода, и заставят ли меня надеть рейтузы, или обойдется.
Мусорные бачки тоже были родные. Слыша дразнилку «Повторюшка дядя Хрюшка из помойного ведра, все помойки облизал, а спасибо не сказал», я неизменно представляла себе наш двор. Так или иначе, гулять туда никто не выходил, и поэтому дворового детства у меня не было.
Авитаминоз двора ежелетне подлечивался дачей. Точнее, комнаткой, которую мы снимали загородом.
Вот ведь странно: в городе шаг вправо-шаг влево приравнивался к побегу, на даче же нас отпускали на все четыре стороны. И уж тогда, будьте покойны, эти стороны бывали нами исхожены вдоль и поперек.
Мы играли в «Белки-Стрелки», убегали в лес, смывались на великах на озеро, шлялись по заброшенным пионерским городкам, воровали незрелые яблоки, строили шалаши в лесу. В дождливые дни играли в карты у кого-нибудь на веранде.
«Мы» - это я с подружками. Мальчики любых возрастов, размеров и цветов представляли собой вражеский лагерь, и общение с ними сводилось к дерганию за косички. Но я очень хорошо помню их, дачных мальчиков.
Во-первых, были недосягаемые «старшие». Прекрасные по умолчанию юноши сидели с девушками на «бревнах», встречали рассветы на озере, в общем, вели настоящую жизнь. По ночам мне снилось, что я играю в бадминтон вон с тем, с б’ачками, и глупо хихикаю.
Еще был таинственный С., смахивающий на беспризорника. По слухам, он отсидел в детской колонии. Ничего более привлекательного для девочки из интеллигентной семьи строгих нравов придумать было нельзя. У него были мягкие соломенные волосы и мужественный вид пятнадцатилетнего мужчины.
Соседские мальчики были менее суровы и не так загадочны, пока однажды не научились пришпандоривать моторчики к велосипедам. Любимым их развлечением стало «давить» нас этими мопедами. Мы визжали и улепетывали на песочную насыпь напротив дома бабы Мани-молочницы. Так выяснилось, что и домашние мальчики кое на что способны. С. был забыт.
Среди мальчишек был один, кажется, его звали Саша. Он был очень некрасив, если не считать ямочек на щеках, и почему-то напоминал мне Квакина из «Тимура и Его Команды». Саша никогда не подходил ко мне и даже не давил мопедом. Он только очень внимательно, не отводя глаз, смотрел на меня, когда мы встречались в поселке, и улыбался. А мне нравился другой мальчик: светловолосый и приторный. Он так лихо рассекал на своем «Орленке», поправляя спадающий на глаза глупый чуб.
Саши уже нет в живых. Он сгинул в славной пост-перестроечной резне. Но до сих пор иногда, когда я рассматриваю детские “секретики” под осколком ночного неба, мне хочется спросить его: «Ты так пристально глядел мне в глаза - что же ты хотел, но так и не решился сказать?»
Мусорные бачки тоже были родные. Слыша дразнилку «Повторюшка дядя Хрюшка из помойного ведра, все помойки облизал, а спасибо не сказал», я неизменно представляла себе наш двор. Так или иначе, гулять туда никто не выходил, и поэтому дворового детства у меня не было.
Авитаминоз двора ежелетне подлечивался дачей. Точнее, комнаткой, которую мы снимали загородом.
Вот ведь странно: в городе шаг вправо-шаг влево приравнивался к побегу, на даче же нас отпускали на все четыре стороны. И уж тогда, будьте покойны, эти стороны бывали нами исхожены вдоль и поперек.
Мы играли в «Белки-Стрелки», убегали в лес, смывались на великах на озеро, шлялись по заброшенным пионерским городкам, воровали незрелые яблоки, строили шалаши в лесу. В дождливые дни играли в карты у кого-нибудь на веранде.
«Мы» - это я с подружками. Мальчики любых возрастов, размеров и цветов представляли собой вражеский лагерь, и общение с ними сводилось к дерганию за косички. Но я очень хорошо помню их, дачных мальчиков.
Во-первых, были недосягаемые «старшие». Прекрасные по умолчанию юноши сидели с девушками на «бревнах», встречали рассветы на озере, в общем, вели настоящую жизнь. По ночам мне снилось, что я играю в бадминтон вон с тем, с б’ачками, и глупо хихикаю.
Еще был таинственный С., смахивающий на беспризорника. По слухам, он отсидел в детской колонии. Ничего более привлекательного для девочки из интеллигентной семьи строгих нравов придумать было нельзя. У него были мягкие соломенные волосы и мужественный вид пятнадцатилетнего мужчины.
Соседские мальчики были менее суровы и не так загадочны, пока однажды не научились пришпандоривать моторчики к велосипедам. Любимым их развлечением стало «давить» нас этими мопедами. Мы визжали и улепетывали на песочную насыпь напротив дома бабы Мани-молочницы. Так выяснилось, что и домашние мальчики кое на что способны. С. был забыт.
Среди мальчишек был один, кажется, его звали Саша. Он был очень некрасив, если не считать ямочек на щеках, и почему-то напоминал мне Квакина из «Тимура и Его Команды». Саша никогда не подходил ко мне и даже не давил мопедом. Он только очень внимательно, не отводя глаз, смотрел на меня, когда мы встречались в поселке, и улыбался. А мне нравился другой мальчик: светловолосый и приторный. Он так лихо рассекал на своем «Орленке», поправляя спадающий на глаза глупый чуб.
Саши уже нет в живых. Он сгинул в славной пост-перестроечной резне. Но до сих пор иногда, когда я рассматриваю детские “секретики” под осколком ночного неба, мне хочется спросить его: «Ты так пристально глядел мне в глаза - что же ты хотел, но так и не решился сказать?»